Енгук был весь как на иголках с самого утра, и любая неприятная мелочь заставляла его сердце неимоверно часто биться в ожидании чего-то страшного. А вдруг они передумали приезжать? Может просто пробки? Авария? Это глупо - ждать чего-то плохого просто из-за нелепого предчувствия, которое пронизывает все его нутро холодным дуновением ветра. Да, это глупо и даже как-то по-детски, но Енгук слишком возбужден, чтобы мыслить трезво и хладнокровно. Он слишком долго ждал этого момента, когда вновь сможет увидеть свою семью. Год и двадцать два дня прошло с их последней встречи – это Джеп знает точно, ведь дурная привычка считать дни до визита родителей и его младшей сестры осталась еще с детства, когда он жалобно и душераздирающе выл на луну в полном одиночестве, не в силах унять тоску в своем сердце.
Брошенный. Как бы отец не называл их поступок и как бы старательно не прикрывал свою вину, говоря о том, что это был единственно верный выход, Енгук знал, что его просто напросто бросили, как беспородного щенка, от которого нет никакого толка. Пан давно смирился с тем, что родители никогда не примут его обратно, пока он не перестанет быть им обузой. Наверное, именно поэтому он с нетерпением ждал этого момента – момента, когда он, закончив школу, наконец, сможет зарабатывать себе на жизнь самостоятельно и сможет жить в отеческом доме рядом с семьей, а главное, с сестрой-близняшкой – единственным человеком, которого он любил всем сердцем.
Енгук нервно крутит в руках мобильный телефон, то и дело поглядывая на настенные часы, едва сдерживаясь, чтобы не набрать номер отца. Он ходит по комнате кругами, покусывая свою нижнюю губу, чтоб успокоиться, но получается из рук вон плохо. Куда они запропастились? Полчаса как должны были приехать. Может что-то случилось? От этих тревожных мыслей Джеп тут же подлетает к окну и выглядывает на улицу, привстав на носочки, чтоб лучше разглядеть двор со второго этажа. Кажется, что за те года, что он прожил здесь, у бабушки, ничего не изменилось: он все еще остается тем маленьким мальчиком, который ждет своих родителей, ждет их улыбки и одобрения, ждет лишь того, чтобы его снова забрали домой, снова назвали любимым. Но это всего лишь минутная иллюзия, которая растворяется, исчезает от глухого рокота мотора и тихим звуком подъезжающей машины. Он наблюдает за тем как из автомобиля выходят члены его семьи и почти физически ощущает, как тонкая занавесь мечтаний опускается и перед ним предстает суровая реальность. Отец выходит первым и тут же начинает говорить по телефону, что Енгука ни капли не удивляет, ведь для главы семьи работа, деньги всегда были важнее собственного сына. Нелюбимый сын –  теперь эти слова не причиняют такой боли, как десять лет назад, теперь их безразличие к нему не обжигают как раскаленное железо каждый раз. Заменить надежду на ненависть намного проще, ведь таким образом он может найти в себе силы противостоять им. Взгляд парня скользит по силуэту своей матери, которая, как будто читая его мысли, специально, словно издеваясь, отвернулась от него. Енгук улыбается, но не от радости, а скорее от облегчения, от мысли, что все осталось по-прежнему. Но надежда ведь умирает последней? Вот и Пан позволяет себе такую слабость, как произнести про себя: «А вдруг все же...?»
Он спускается по лестнице вниз неспешно и даже в развалку, будто ему и дела нет до гостей. А  впереди, словно призрак пробегает маленький оборотень с разлохмаченными волосами, чуть ли не падая с лестницы, мчась к дорогим сердцу людям. Енгук громко хмыкает себе под нос, развевая себя из прошлого, словно насмехаясь над глупостью мальчишки из воспоминаний. Оказавшись в прихожей, парень опирается спиной о стену, лениво перекидывая мобильник из руки в руку, придавая своему лицу безразличное выражение, словно это не он только что изводился от переживаний. На самом деле, ему безумно хочется выбежать им навстречу, броситься в объятия младшей сестры, показать ей их домик на дереве, который Пан успел отремонтировать за этот год, но выдуманная ненависть к родителям не дает сделать этого. Енгук едва заметно улыбается, когда вспоминает, как в прошлом, еще будучи ребенком, он пытался спрятать там от родителей свою близняшку, чтобы уберечь ее, оставить ее возле себя, помнил как он плакал тогда, зубами и когтями впиваясь в ногу отца, что пытался снова разделить их.
- Теперь все будет по-другому, - произносит он тихо себе под нос, словно успокаивая того мальчика, что все еще живет где-то в потаенных уголках его души и каждый раз скучает по сестренке.
- Нии-чан… - раздается совсем рядом и Енгук поднимает свой взор прямо перед собой и видит ту, с которой был еще с рождения связан невидимой нитью.
- Бэйби, - расплывается Пан в улыбке теплой и открытой, которую позволяет видеть лишь ХёДжон, - Ты похорошела за этот год, утенок, - хохочет Пан, крепко обнимая девушку, ни капли не стесняясь того, что они стали уже слишком взрослые для таких крепких и продолжительных объятий, - Я скучал, - шепотом произносит он у ее уха, так, чтобы никто не мог услышать его, кроме младшей.
- Здравствуй, - слышит Пан голос отца, но все же не спешит отпускать из своих крепких объятий сестренку, наверное, по привычке боясь, что ее снова у него отнимут.
- Здравствуй, - холодно отвечает он, даже не взглянув на родителей, но нехотя выпуская из своих цепких рук ХёДжон.
Енгук сразу же почувствовал напряжение, когда столкнулся с безэмоциональным взглядом отца.
- Нам нужно поговорить с тобой и твоей сестрой. В общем-то, ради этого мы и приехали сюда так скоро.
Скоро? Да он издевается!
- Хорошо, - Енгук привык, нет, ему приходится во всем подчиняться родителям, ведь они могли лишить его единственной радости – встреч с сестренкой, - Дорогу в гостиную вы знаете, – парень, нахмурившись и едва сдерживая в себе злость и обиду, указал взглядом в дверной проем, - Мы сейчас подойдем.
Ну, а чего ты хотел? Семейных объятий, слез, раскаяния? Ты себя-то хоть слышишь? Не живи в иллюзиях, Пан Енгук.
- Ну, как моя сестренка поживала? – голос Енгука резко сменился и стал более мягким и спокойным, ведь он всегда заботился о том, чтобы ХёДжон особо не беспокоилась за него, так как он, как старший брат, должен был защищать ее всегда, пусть даже от самого себя или от родителей.
- Смотрю, ты у меня совсем красавицей стала, - Енгук заулыбался, театрально вздохнув, - Опять придется ухажеров твоих запугивать?